— Ты хочешь знать, зачем говорю я правду? Затем, что я
ненавижу ложь и предаю ее вечному проклятию! Затем, что роковая судьба сделала меня жертвою несправедливости, и, как жертва, как Тот, Кто принял на Себя великий грех мира и его великие страдания, я хочу указать людям путь. Жалкий эгоист, ты знаешь только себя и свое несчастное искусство, а я — я люблю людей.
Неточные совпадения
— Не могу я тут поступить как надо, разорвать и ей прямо сказать! — раздражительно произнес Иван. — Надо подождать, пока скажут приговор убийце. Если я разорву с ней теперь, она из мщения ко мне завтра же погубит этого негодяя на суде, потому что его
ненавидит и знает, что
ненавидит. Тут все
ложь,
ложь на
лжи! Теперь же, пока я с ней не разорвал, она все еще надеется и не станет губить этого изверга, зная, как я хочу вытащить его из беды. И когда только придет этот проклятый приговор!
Но зато Дрозд
ненавидит малейший оттенок
лжи и требует от провинившегося юнкера мгновенного и точного признания.
Степан Михайлыч ко многим особенностям своего нрава присоединял и эту странность, что, будучи заклятым врагом,
ненавидя всякую намеренную
ложь, даже малейший обман, утайку, очень простительную при некоторых обстоятельствах, — любил слушать безвредное лганье и хвастанье (как он выражался) людей простодушных, предающихся с каким-то увлеченьем, с какой-то наивностью, даже с верою, небылицам своего воображения.
— Я пустой, ничтожный, падший человек! Воздух, которым дышу, это вино, любовь, одним словом, жизнь я до сих пор покупал ценою
лжи, праздности и малодушия. До сих пор я обманывал людей и себя, я страдал от этого, и страдания мои были дешевы и пошлы. Перед ненавистью фон Корена я робко гну спину, потому что временами сам
ненавижу и презираю себя.
Мне всегда нравилось быть почтительным с теми, кого я презирал, и целовать людей, которых я
ненавидел, что делало меня свободным и господином над другими. Зато никогда не знал я
лжи перед самим собою — этой наиболее распространенной и самой низкой формы порабощения человека жизнью. И чем больше я лгал людям, тем беспощадно-правдивее становился перед самим собой — достоинство, которым немногие могут похвалиться.
— Порок его
ненавижу, а человека в нем люблю. Что же, не жена, законом не связана, а все-таки беспомощна, разлюбить не смогу… Какая дурная, должно быть, я стала?
Ложь… Обман… Разлюбить не в силах… чувствую это…
— О, я знаю в чем дело, — с пеной у рта заговорил он. — Гладких
ненавидит меня… и сплел на меня все эти небылицы… но я утверждаю, что это —
ложь,
ложь…
Ты ведь повсюду славен, мудрый Пеох; ты за своею лампадой прочел все священные свитки; ты знаешь и свет нашей истинной веры, и знаешь тоже всю
ложь всех прочих учений, а мы чужих вер не знаем — мы только от чистого сердца их
ненавидим.